Ант Скаландис - Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]

Теперь, когда всем и все стало ясно, дальнейший разговор двух генералов, обладавших непредставимой для нормального человека властью, походил уже просто на изящную шахматную партию, на этакий обмен любезностями между двумя уставшими от борьбы гроссмейстерами. Они говорили как бы ни о чем, и Григорьев словно бы совершенно между прочим поинтересовался, что такое случилось на объекте в тот момент, когда прервалась связь.

— Какие-то левые мужики понаехали, пытались захватить объект, — в тон ему небрежно сообщил Тополь.

— Кто именно? — уже более заинтересованно спросил Григорьев.

— А мы не успели разобраться, — очень серьезно и грустно ответил Тополь. — Они все были в штатском и без документов. Может быть, это чекисты, может, ГРУ, а может, и «Черный сентябрь». Мы их всех уже перебили для спокойствия, а тела сбросили в Дойбицу. Это такая речка. Впадает в Шошу. А Шоша впадает в Волгу. А Волга впадает в Каспийское море. С нашей стороны потерь нет.

— Что ты несешь, Горбовский?! — словно встряхнулся вдруг Григорьев.

— Шучу, — сказал Тополь невозмутимо. — Это был ОМОН. Областной. Накладочка вышла. Жертв нет. Двое раненых. Но мы уже все вопросы сняли. Осталось вам рaзузнать какого черта спецобъект ГБ охраняет областная ОМОН.

Григорьев замолчал надолго. Он даже на шутку не обиделся. И вот тогда я окончательно понял, осознал, как говорится кто такой Тополь. Он мог себе позволить вот так шутить с самим Григорьевым и, наверно, с руководителем Администрации президента — тоже, быть может, и с самим президентом. Это было всерьез. Это было на самом деле.

— Мы разберемся, Горбовский, — проговорил наконец Григорьев. — Позовите Малина.

— Малин занят, — сказал Тополь жестко.

— Ну, пусть тогда он позвонит мне завтра утром, — бросил Григорьев, явно собираясь повесить трубку, ни с кем не попрощавшись.

И, прежде чем связь прервалась. Тополь успел ответить, оставив последнее слово за собой:

— Если сможет.

А Кедр добавил уже под гудки отбоя, впрочем, давая себе отчет в том, что слова его будут услышаны в соответствующих инстанциях:

— И если будет кому звонить.

Потом мы улыбнулись друг другу и вышли на улицу, чтобы расслабиться. Закурили все, даже Кедр, который вообще-то не курил в тот период.

— Думаешь, его уберут? — спросила Татьяна.

— Кого, Золтана? — переспросил Кедр.

— Да нет, Григорьева.

— Могут. Но скорее всего не сегодня. Григорьев, конечно же, играет против нас, но существуют три варианта. Первый: против нас работает ФСБ. Это тривиально, потому что очевидно. Мы сами работаем против ФСБ, а их контора просто защищается. Григорьев — один из них. Второй вариант: Григорьев ведет свою игру, создавая внутри ФСБ мощную оппозицию службе ИКС. И, наконец, последнее: Григорьев работает на некую третью организацию, возможно, даже не подозревая об этом.

— Я склоняюсь к последнему варианту, — выбрал Тополь — хотя он и самый скверный для нас.

— Да, — согласилась Татьяна и добавила, как бы уже ни к кому не обращаясь: — Григорьев работает на Седого. Это же ясно как Божий день.

Тополь даже не стал комментировать, эту реплику, а Кедр произнес тихо:

— Это не конструктивная гипотеза, Танюшка. Все равно речь идет о некой третьей организации, назовем мы ее службой Игрек, бандой Седого или слугами дьявола.

— Но ты чувствуешь здесь присутствие третьей силы психологический ты наш? — спросила Татьяна.

— Да, мне это тоже кажется наиболее вероятным.

— Тогда давайте принимать решение, — резюмировал Тополь. — Наше редкое единогласие позволит сделать это быстро.

— Решение предельно простое, — поведал Кедр, — уматывать отсюда как можно скорее. Мы приехали сюда первыми, Золтан — вторым, менты — третьими. Но, уверяю вас, не последними. Скоро здесь будут ребята из ФСБ, ГРУ, ЦРУ и, честное слово, если мы тут засидимся, то дождемся палестинской разведки «Фарах» или дудаевской службы безопасности. Надо уматывать. Второе. Ясень отлично прошел первый этап испытаний. Я бы сказал: удивительно гладко. Я считаю, что в связи с этим его надо как можно скорее убирать от дел. На месяц. А может быть, месяца на два. От греха. Легенду подготовим. И пусть учится. Пусть бумаги изучает. В языках натаскивается. А на оперативку не надо больше. Ну не искушайте судьбу, мужики и дамы! Ну не надо! Кто-то против?

Я еще не очень понимал, о чем речь, но я не был против. Потому что я не хотел на оперативку. Я просто элементарно хотел жить. И мечтал отдохнуть. Я еще в той прежней жизни отдохнуть собирался — и вот, пожалуйста, отдохнул. Конечно, задуманный роман писать теперь было поздно. За каких-нибудь два дня картина существующего вокруг мира преобразилась сильнее, чем за минувшие десять лет. Но я уже был готов писать новый роман, абсолютно новый и страшно интересный для всех трудящихся и прочих граждан моей безумной страны. Только я боялся, что у меня теперь совсем не будет времени на литературную работу. А жаль.

Я вдруг вспомнил об одном своем приятеле — бывшем литераторе и журналисте. Он тоже, как и я, участвовал во всесоюзном (слово-то какое!) семинаре молодых писатели работающих в жанре фантастики и приключений, имени И.А.Ефремова (буквально так это все и называлось) а ныне стал едва ли не вторым по значимости человеком в одной зарубежной стране, название которой — Окраина. Должность его я, честно вам скажу, подзабыл, да и хрен бы с ней, с этой должностью, тем более что называется она как-то по-хохляцки, а я на этом языке, кроме пыва, ничего не знаю. Дело не в должности, дело в том, что человек занялся большой политикой, и нет теперь такого писателя — … Черт, хотел фамилию назвать, а ее-то как раз называть и не стоит, слишком известная она теперь, и вовсе не в литературных кругах.

Вот так же грустно подумал я и о себе. Литература кончилась — началась политика. А другие в этот момент (или чуть позже) подумали обо мне еще грустнее. Для них я умер. Михаил Разгонов умер. Перестал существовать de jure и даже de facto — для всех, кто был не в курсе. Остался на свете какой-то Джеймс Бонд № 007, какой-то Штирлиц из НКГБ, какой-то «кацин» из службы «Шабака», прости Господи… И на хрена мне, как говорится, такая жизнь?..

— Золтана взяли, — вдруг четко произнес Тополь. Я словно проснулся. Задумавшись, я перестал слушать разговор.

— Только что принял сообщение Клена из Москвы.

— Что, везут его в белокаменную? — поинтересовался я.

— Да нет, зачем же? Он теперь в Твери посидит, — улыбался Тополь. — Нечего ему в Москве делать.

— Ну вот и славненько, — сказала Татьяна. — Поехали. Поздно уже.

Мы поехали, отдав приказ младшему персоналу и завалившись вчетвером в малинский «Ниссан». За руль посадили меня. Наверно, как самого младшего по степени причастности. Два джипа сопровождения с охраной двигались впереди и позади нас. Мы ехали в Москву, но, не доезжая до Солнечногорска остановились по просьбе Татьяны.

— Что случилось, девочка? — спросил Тополь.

— А что-то должно было случиться? Или мы куда-то торопимся? — вопросом на вопрос агрессивно откликнулась Татьяна.

— Пока нет.

— Тогда давай постоим немного. По лесу погуляем…

— Шиза грызет? — заботливо поинтересовался Кедр. — Там же дождик.

— Трищ генерал, ршите обратиться. А разве под дождиком нельзя гулять?

Я не понял, кого она спрашивала — меня или Тополя. Да это и неважно было: Татьяна не ждала никакого ответа. Она приоткрыла дверцу, выглянула наружу и вдруг запела:

— С Пешавара идут моджахеды! А с Кабула подходят свои. Ну, скажите, какого же хера С Гиндукуша сбежали ручьи?!

— Ну, все, — сказал Кедр. — Станция Березань, кому надо — вылезай. Тополь, у нас есть что-нибудь выпить?

— Есть, — ответил я за Тополя. — «Хэннеси» тебя устроит?

— Мне не надо, — пояснил Кедр. — Татьяне налей. Татьяна кивнула.

— Это наша «Афганская весенняя», — прокомментировала она и исполнила еще один куплет:

— Из-под снега появятся трупы, Не понять, где друзья, где враги. Снова мчатся мобильные группы, И «вертушки» рисуют круги.

— Пойдем действительно погуляем, Леня, — предложил Кедр.

Тополь выпростал из машины ноги, согнутые под острым углом, затем, по разделениям, извлек остальные части своего нестандартного тела и неожиданно быстро, как складной нож, распрямился.

— Пошли, — бросил он Кедру, и они оба растворились в мокрой темноте придорожных кустов.

Мы остались вдвоем с Татьяной. Совсем как два дня назад, в ночь знакомства. Только теперь все стало по-другому. Слишком по-другому.

— Это Матвей написал за месяц до смерти. Плесни коньячку-то, Серега.

Какой Матвей? Что за бред! Я как-то даже не сразу вьехал что она обращается ко мне, восприняв последнюю фразу как строчку или название песни. По крыше забарабанили капли усиливающегося дождя.